Неточные совпадения
Против этой влюбленной парочки помещались трое
пассажиров: отставной генерал, сухонький, опрятный старичок, нафиксатуаренный, с начесанными наперед височками; толстый помещик, снявший свой крахмальный воротник и все-таки задыхавшийся от жары и поминутно вытиравший мокрое
лицо мокрым платком, и молодой пехотный офицер.
Пешеход, отирая пот с
лица, искал тени. Ямская карета, с шестью
пассажирами, медленно тащилась за город, едва подымая пыль за собою. В четыре часа чиновники вышли из должности и тихо побрели по домам.
Головлев озирается кругом и удостоверяется, что и прочие
пассажиры спят. У купца, который рядом с ним сидит, голову об перекладину колотит, а он все спит. И
лицо у него сделалось глянцевое, словно лаком покрыто, и мухи кругом рот облепили.
За столом около отвода пьют чай повар Смурый, его помощник Яков Иваныч, кухонный посудник Максим и официант для палубных
пассажиров Сергей, горбун, со скуластым
лицом, изрытым оспой, с масляными глазами.
Он стряхнул пепел с своей сигары и впился в
лицо Нилова своими живыми, острыми глазками. Затем, оглянувшись на других
пассажиров и желая придать разговору больше интимности, он пересел на скамью рядом с Ниловым, положил ему руку на колено и сказал, понизив голос...
Кроме только что описанных двух и кучера Дениски, неутомимо стегавшего по паре шустрых гнедых лошадок, в бричке находился еще один
пассажир — мальчик лет девяти, с темным от загара и мокрым от слез
лицом.
Шутя и смеясь, они быстро накрыли стол для кофе и убежали, а на смену, гуськом, один за другим из кают медленно вылезли
пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим
лицом, краснощекий, но грустный и устало распустивший пухлые малиновые губы; человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными глазами и маленьким носом-пуговкой на желтом плоском
лице; за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
В карете, vis-а-vis [
Лицом к
лицу (Франц.)] против нового
пассажира, сидели две дамы, из которых одна была закрыта густым черным вуалем, а в другой он тотчас же узнал луврскую ундину; только она теперь казалась раздраженной и даже сердитой.
Стали выходить
пассажиры, в числе которых из 1-го класса вышел и князь Григоров, нагруженный пледами и саквояжами, с измятым, невыспавшимся
лицом.
Самым замечательным
лицом в числе
пассажиров, по всей справедливости, надо было считать одного отставного военного.
Эти подушки сами по себе уже составляли добрый багаж на одно
лицо, но они были так хорошо гарнированы, как будто каждая из них принадлежала отдельному
пассажиру: одна из подушек была в синем кубовом ситце с желтыми незабудками, — такие чаще всего бывают у путников из сельского духовенства; другая — в красном кумаче, что в большом употреблении по купечеству, а третья — в толстом полосатом тике — это уже настоящая штабс-капитанская.
Пассажиры толпились на правом борту, у перил,
лицом к берегу. Называли вслух места и фамилии владельцев. На середине палубы, около люка, двое музыкантов — скрипка и арфа — играли вальс, и избитый, пошлый мотив звучал необыкновенно красиво и бодро в морском воздухе.
Однажды с почтового поезда сняли безбилетного
пассажира, и это было праздником для скучающего жандарма. Он подтянулся, шпоры звякнули отчетливо и свирепо,
лицо стало сосредоточенно и зло, — но счастье было непродолжительно.
Пассажир заплатил деньги и торопливо, ругаясь, вернулся в вагон, а сзади растерянно и жалко тренькали металлические кружки, и над ними расслабленно колыхалось обессилевшее тело.
Новых
пассажиров всего только двое было: тучный купчина с масленым смуглым
лицом, в суконном тоже замасленном сюртуке и с подобным горе животом. Вошел он на палубу, сел на скамейку и ни с места. Сначала молчал, потом вполголоса стал молитву творить. Икота одолевала купчину.
Мешая русские слова с немецкими, он высказывал свои опасения за судьбу оставшейся на станции своей сопутницы, но его никто не понимал и в ответ на все его моления, жалобы и порывы вскочить немецкий кондуктор, с длинным
лицом, похожим на гороховую колбасу, присаживал его мощною рукой на место и приговаривал: «Seien Sie ruhig», [Успокойтесь (нем.).] и затем продолжал вести вполголоса беседу с теми из
пассажиров, которые проснулись и любопытно наблюдали эту сцену.
Пассажиры толпились у выхода, и в толпе можно было заметить спокойное и даже веселое
лицо Бодростиной и робкий, тревожный зрак Висленева.
Он чувствовал это и тосковал так сильно, что даже один
пассажир, пристально поглядев ему в
лицо, спросил...
Откликнулся грудной нотой
пассажир, старше его, лет за сорок, в люстриновом балахоне и мягкой шляпе, стр.9 худощавый, с седеющей бородкой и утомленным
лицом. Его можно было принять за кого угодно — за мелкого чиновника, торговца или небогатого помещика. Что-то, однако, в манере вглядываться и в общей посадке тела отзывалось не провинцией.
Быть может, ему было грустно и не хотелось уходить от красавицы и весеннего вечера в душный вагон, или, быть может, ему, как и мне, было безотчетно жаль и красавицы, и себя, и меня, и всех
пассажиров, которые вяло и нехотя брели к своим вагонам. Проходя мимо станционного окна, за которым около своего аппарата сидел бледный рыжеволосый телеграфист с высокими кудрями и полинявшим скуластым
лицом, офицер вздохнул и сказал...
Но кроме этого интереса, обычного для всех заграничных путешественников,
пассажиры «Корнилова» были заинтересованы присутствием на их пароходе «невольного путешественника» в
лице красивого, статного, атлетически сложенного и щегольски одетого
пассажира, ехавшего из Константинополя в сопровождении каваса русского консульства — смуглого арнаута с ястребиным носом и необычайно длинными черными усами.
Из вагона второго класса вышел только один
пассажир, молодой человек лет двадцати трех, небольшого роста, но стройный, шатен с бледным, выразительным
лицом и умными карими глазами, уверенно смотревшими через золотое пенсне, крепко сидевшее на правильном, с маленькой горбинкой носу.
Они сравнительно бесцветны по типам их невольных
пассажиров — обыкновенно забитые, испуганные русские крестьянские
лица и хитрые птичьи физиономии «жидков», прорвавшихся в каком-нибудь гешефте, но в виду их врожденной мошеннической осторожности попавших большею частью «на житие», реже «на поселение».
Каторжные и беглые занимали отдельную камеру — это аристократы ссылки. В ней сравнительно господствует тишина. Они ведут себя степенно, чинно, почти величаво, как бы в сознании своего превосходства над остальными
пассажирами баржи, превосходства, добытого важностью совершенных преступлений. Их полубритые головы придают и без того несимпатичным
лицам выражение зверское, отталкивающее.
Ни один мускул не дрогнул на красивом
лице «таинственного
пассажира». Он молча, с достоинством поклонился.
Ночевали у Коневца. Митрополит и более высокие из
лиц его свиты почивали в помещениях монастыря (тогда еще очень не обширных), а все прочие ночевали где пришлось на своих судах.
Пассажиры частного парохода все остались на судне, которому, вдобавок, и вполне удобного места для стоянки не было, так как у пристани стали военные пароходы под митрополичьим флагом.